Всё это ужасно бесило Карриса, и его много раз так и подмывало показать всем на что он способен, но Каладиус всячески уговаривал его оставить пока всё как есть.
– Как только нам удастся реализовать наш план, – увещевал он, особенно напирая на слово «наш». – И я легализую свой статус, тогда и ты сможешь открыть миру свой талант.
Что Каладиус действительно умел – так это уговаривать. После разговора Каррис частенько скрежетал зубами от бессильной злобы, но возразить бывшему учителю у него до сих пор не получалось. Точнее, он постоянно возражал, но Каладиус умел строить беседу так, что все эти возражения в итоге оказывались за её скобками. Он словно не замечал наиболее опасные вопросы, а иногда и вовсе начинал сам задавать себе вопросы от имени Карриса и тут же отвечал на них, сводя всё к какому-то абсурду. В наиболее критические моменты, когда становилось ясно, что юноша настроен не на шутку, он вообще мог просто уйти под самым нелепым предлогом, исчезнуть иной раз на несколько дней, давая возможность своему протеже остыть и потерять запал.
Одно было хорошо – за это время Каррис повидал практически все прибрежные страны, по многу раз побывав и в Пунте, и в Саррассе, и в Кидуе. Он даже видел диких дорийцев, частенько устраивающих свои становища по берегам удобных для якорных стоянок бухт, дабы вести торговлю с проплывающими кораблями.
Правда, нельзя сказать, что такая вот кочевая жизнь слишком уж нравилась юному магу. Долгие морские переходы утомляли однообразием и отсутствием элементарных удобств, а также скверной едой. Несмотря на то, что Каладиус всегда снимал номера в лучших гостиницах, а если он останавливались где-то надолго – то и апартаменты в особняках, эта постоянная смена окружения всё равно выбивала из колеи. Спасало лишь одно – книги.
Но, с другой стороны, Каррис чувствовал, что начинает привыкать к подобному образу жизни, и это пугало больше всего. Он постоянно напоминал себе, что цель его жизни совсем в другом, но всё яснее становилось осознание того, что на пути к этой цели стоит очень серьёзное препятствие – мессир.
***
Зиму 981 года руны Кветь маги встретили в Кинае. Это было хорошо – из всех городов Каррис любил столицу Кидуи больше всего. В списке же самых нелюбимых городов первое и едва ли не единственное место занимал Золотой Шатёр. Найр и Тавер были заметно лучше, но первый казался юному магу слишком распутным, а второй – слишком провинциальным. Что уж говорить о более мелких портовых городах вроде Шайтры и прочих – их Каррис даже не считал!
Главной мечтой оставалось посещение Латиона, который представлялся Каррису культурным и научным центром мира, но эта мечта была недостижима до тех пор, пока они с Каладиусом будут привязаны к морю.
Магам-защитникам неплохо платили, так что за минувшие годы Каррис сумел сколотить небольшое состояние, которое позволяло ему меньше зависеть от мессира в финансовых вопросах. Конечно, крупные траты в виде аренды особняка были ему по-прежнему не по карману, но зато за книги, еду и комнату в гостинице он уже в состоянии был заплатить сам. Правда, Каладиус старался этого не допускать, вероятно, опасаясь, как бы строптивый ученик не вышел из-под контроля.
Наступила ранняя весна. Снега в Кинае никогда не бывало много – чаще всего он таял вскоре после того как выпадал, лишь изредка залёживаясь подольше. Старожилы, конечно, помнили зимы, когда улицы города были завалены снегом, а в океане даже плавали льды, но за все те годы, что Каррис бывал здесь, ничего подобного не случалось.
Вот и в этот раз снега уже не было. По местным меркам было ещё холодно, да к тому же в последние дни на побережье обрушилось ненастье. Несколько дней штормовой ветер терзал дома, снося кровли и ломая ветви деревьев. Всё это сопровождалось холодными ливнями и даже грозами. Теперь непогода постепенно сходила на нет, но небо было по-прежнему пасмурным, а воздух – сырым и прохладным.
Отношения с Каладиусом в последнее время совсем разладились. Мессир постоянно бросался в крайности – то днями носился с каким-то очередным прожектом, который должен положить конец их мытарствам, то наоборот словно забывал обо всём, окунаясь в так любимую им светскую жизнь. При этом он продолжал убеждать Карриса, что всё это делается во благо их плана.
Каррис с тоской думал о предстоящей навигации. От силы месяц – и судоходство по Загадочному океану вновь будет открыто, а это значит ему снова придётся неделями проводить в одной каюте с Каладиусом, слушать как маг рассказывает спутникам об очередных подвигах, которые напридумывает в этот раз.
Возможно, Каррис простил бы мессира за эти выдумки и приписывание себе его достижений, если бы Каладиус действительно старался чему-то научиться. Но тот, похоже, был совершенно доволен сложившимся положением дел. Он читал, в основном, развлекательную литературу – мемуары полководцев, какие-то откровенно художественные романы. И вот именно это отсутствие интереса к саморазвитию более всего отвращало ученика от учителя.
В последнее время у Карриса появилась новая и несколько странная привычка. Он стал уходить из дому (точнее, из снятых на зиму апартаментов) за город, на берег океана. Ему нравилось сидеть на скалистом берегу, с которого открывался потрясающий вид на сероватые, покрытые белёсыми бурунами волны. Он любовался тем, с какой яростью они обрушиваются на скалы. Скалы эти выглядели такими незыблемыми, такими вечными, что всей мощи Загадочного океана, казалось, не хватит даже для того, чтобы нанести их хотя бы небольшой урон, но усыпанный галькой пляж у их подножия свидетельствовал об обратном.
Здесь Каррис часами сидел, закутавшись в тёплый плащ. Временами это превращалось почти в медитацию – мерный шум моря успокаивал и едва ли не вводил в транс. Иной раз маг намеренно впадал в медитацию, практикуясь в сосредоточении. Теперь ему уже гораздо проще давалось то, что он сам про себя называл погружением в изнанку мира. Он чувствовал возмущение едва ли не так, как другие чувствуют дуновение ветра и тепло солнечных лучей.
Здесь нечасто появлялись люди – разве что рыбацкие лодки иной раз проходили вдоль берега, но это были единицы отчаянных смельчаков, ибо океан был ещё бурным после зимы. Шум и суета города оставались в полумиле севернее, надёжно закрытые городской стеной. Это было идеальное место, чтобы побыть наедине с собой и своими мыслями.
Бывало и так, что Каррис приходил сюда после очередной стычки с Каладиусом. И тогда он мог беспрепятственно выпускать здесь свою ярость. Он пускал мощные воздушные волны, которые покрывали мерно дышащую поверхность океана мелкой рябью, вздымал фонтаны ледяной воды, метал огнешары в покрытые мхами бока скал, поднимал целые торнадо из каменной крошки на узкой полосе пляжа. Это не только успокаивало, но и давало возможность потренироваться, хотя теперь уже стихийная магия для него не была чем-то сложным. Тот же огнешар он мог запустить с прицельной точностью футов на двести, и даже больше.
В этот ненастный день Каррис вновь пришёл на любимый утёс. Утро не задалось с самого начала – Каладиус вновь что-то такое сказал, что вызвало гнев молодого человека, и с этого началась перебранка. В последнее время Каррис всё чаще заговаривал о том, чтобы бросить эти скитания по морям и перебраться в Латион, но Каладиус и слышать ничего об этом не хотел.
На этот раз, кажется, всё зашло слишком далеко. Каррис в сердцах крикнул, что уезжает в Латион, и что ему безразлично – последует ли мессир за ним, или нет. После этого он стремительно вышел из дому, оставив Каладиуса в смятении. Сейчас молодой человек ещё не мог однозначно сказать – насколько серьёзными были его слова. Возможно, они были сказаны сгоряча, но всё же под ними был довольно прочный фундамент. Каррис давно уже подумывал уехать в Латион и поступить в королевскую армию. Это был самый простой путь к Академии.
В общем, усевшись на любимом утёсе в четырёх футах от обрыва, он словно искал ответа у стихии. Ледяной ветер несколько остужал голову, словно предлагая всё обдумать, прежде чем пороть горячку. Правда, пока помогало не очень – ярость душила Карриса. Каладиус в последнее время всё чаще напоминал о своих благодеяниях, о том, сколько лет он содержал своего неблагодарного ученика, покупал ему книги и прочее. Причём, если он хотел, то мог подбирать весьма унизительные слова.