Первые метели накрыли замок уже в месяце постремии. Зима словно тоже изголодалась в блокаде – она набросилась на Сеазию резко и без предупреждения, жадно терзая её своими острыми клыками. Конечно, снежные легионы, обступившие замок, были не столь опасны, как императорские, но и они приносили немало хлопот.
И вот в один из первых вьюжных вечеров Драонну доложили, что Кэйринн выбралась из замка. Было ещё не слишком поздно, но снаружи была уже чернильная тьма – свет луны и звёзд не мог пробиться сквозь покрывало низких туч. Драонн лишь досадливо поморщился – что ещё он мог сделать? Чуть подумав, он велел не запирать проход, лишь выставив возле него трёх часовых.
Незадолго до полуночи часовые, которые, признаться, укрылись от непогоды в караулке, услыхали какие-то подозрительные звуки. Схватив оружие, они выскочили наружу, хотя понимали, что это, скорее всего, вернулась Кэйринн. И они не ошиблись.
– О, вы здесь! Отлично, – потирая замёрзшие руки, проговорила она, завидев троих илиров. – Там за стеной лошадь, на санях мешки. Перетащите их внутрь.
И, не говоря больше ни слова, быстро направилась в дом. Было видно, что девушка сильно замёрзла. Несколько секунд воины оторопело глядели ей вслед, затем наконец через недлинный ход выбрались наружу. Там действительно стояла несчастная лошадёнка, облепленная мокрым снегом, впряжённая в небольшие дровни. На них лежало несколько каких-то тюков. Очевидно, внутри было зерно.
Кряхтя, воины перетащили этих четыре мешка в замок. Задумались – что делать с телегой и лошадью. Конечно же, через потайной ход их было не провести. Понимая, что в такую пору ждать нападения не стоит, воины позвали стражу и те, поругиваясь, стали опускать мост и открывать ворота, чтобы ввести несчастное животное внутрь. Естественно, что это создало довольно много шума, несмотря на воющий ветер.
Появился Драонн и, узнав в чём дело, тут же бросился на поиски Кэйринн.
– Ты ослушалась меня! – выпалил он с порога, обращаясь к сгорбленной возле очага фигурке.
– И добыла тебе зерна, – онемевшие от холода лицевые мышцы ещё плохо слушались девушку, поэтому речь была немного невнятной. – Можешь не благодарить, мой принц.
– Ты напала на деревню?
– Тихонько пришла и взяла что нужно. Дворнягу только одну пристрелила. Эти олухи даже не проснулись. Не беспокойся, пурга вмиг заметёт след.
– Ты понимаешь, что ослушалась своего принца? – Драонн осознавал, как глупо это звучит, но не знал, что ещё сказать, ведь по большому счёту ему следовало бы благодарить Кэйринн.
– Мой сеньор – Делийон Тенедорионский, ваше высочество, – едко ответила она. – Его предкам присягали мои предки, и с тех пор лишь он имеет неотъемлемое право приказывать мне.
– Ты поклялась в верности мне! – гневно напомнил Драонн.
– Как мужчине, но не как принцу! – выпалила она и, похоже, сама испугалась вырвавшихся слов.
Драонн тоже стоял, не зная, что сказать. И, так и не найдясь, он просто вышел, оставив Кэйринн одну у очага. Она же, горько усмехнувшись, бросила в и без того жарко горящее пламя ещё полено, и задумалась, глядя в огонь немигающим взглядом.
Глава 33. Размолвка
Драонн оказался в явном меньшинстве. Мало кто из обитателей замка готов был поддержать его политику ненападения на людские поселения. Между собственным голодом и голодом людишек все, естественно, выбирали последнее. Нашлось немало добровольцев в «отряд Кэйринн», как теперь неизменно называли это все от мала до велика. Сама предводительница со свойственной ей циничной ухмылкой окрестила своё формирование просто «мародёрами».
В конце концов Драонн вынужден был сдаться. Для него это означало признать полномасштабную войну, причём из пассивной стороны её превратиться в активную. Умом принц понимал, что это ничего уже не изменит, но сердце продолжало надеяться на возможность переговоров. Теперь и эта возможность сходила на нет.
Однако Кэйринн была права – нужно спасаться сперва от реальных, а затем уж от предполагаемых опасностей. И потому Драонн дозволил ей подобрать себе команду из полудюжины илиров, на которых она смогла бы положиться.
Вскоре авантюра стала приносить плоды. Время для подобных набегов было идеально – глубокого снега, способного долго хранить следы, ещё не было, а вьюги, как никогда частые и свирепые этой зимой, заметали следы полозьев.
Принцип был прост – на промысел отправлялись пешком, иногда выходя за много часов до сумерек, чтобы поспеть к месту вовремя. Выбирали деревеньку побогаче, дом на отшибе (а иногда и нет). Сразу же стрелой убивали цепного пса, чтобы не поднял тревогу, а затем, пользуясь ненастьем, осторожно вскрывали амбары, погреба. Обязательно находили лошадь с санями, на которых награбленное можно будет увезти. Лошадей этих, кстати, после забивали. Мясо у них было жёсткое и не слишком-то вкусное, но ни на что более они были не годны.
Благодаря тому, что в окрестностях хватало людских поселений, а также было несколько постоялых дворов, можно было пока что каждый раз выбирать разные цели, что делало всю операцию относительно безопасной. Очевидно, до людей стали доходить слухи, что где-то в округе орудует банда лирр, крадущих продовольствие, но в большинстве деревень, конечно, никакой охраны не было. Сельские мужики, такие храбрые, когда в красных повязках всем миром нападали на лиррийские хутора, теперь предпочитали лишиться части зерна, нежели жизни. Словить стрелу в темноте, да ещё и предварительно мёрзнуть для этого – никому не хотелось.
Нельзя сказать, что теперь еды стало вдосталь – в неделю отряд Кэйринн делал вылазки не более двух-трёх раз. Однако же хлеб – и не овсяные лепёшки, а настоящий ржаной хлеб – вновь стал появляться на столах в Доромионе. И если кого-то данное положение дел и не устраивало, то это были лишь Аэринн и Кэйринн. Понять первую, разумеется, было совсем несложно, а вот недовольство второй несколько удивляло.
А не нравилось Кэйринн то, что они, гордые лирры и великие воины, вели себя подобно мелким воришкам, промышляющим по тёмным углам. Её неутолённая жажда мести требовала большего. Она, видевшая своими глазами, как насаживали на рогатину отца и как растягивали, ломая руки, на грубом столе мать, срывая с неё юбку, хотела хотя бы отчасти вернуть долг людям, которых она ненавидела от первого до последнего, от немощного старца до грудного младенца.
Её останавливал страх за Доромион – за Драонна, за его детей, за всех илиров, живших в замке. Она понимала, что мужчина, которого она любила, не простит ей, если она накликает беду на его дом. И это заставляло её, скрепя сердце, подчиняться. Но проблема заключалась в том, что и другие илиры не питали к людям того минимального уважения, которое почему-то испытывал принц Доромионский, и так уж случилось, что сдерживать кровожадность их должна была мстительная Кэйринн.
Конечно же, долго так продолжаться не могло. Не прошло и трёх недель, как она, возвратившись, невозмутимо доложила Драонну об одном убитом. Какой-то мужик то ли случайно оказался не в том месте не в то время, то ли всерьёз хотел защитить с таким трудом нажитое добро. Так или иначе, но он оказался в амбаре, причём Кэйринн поняла это сразу, поскольку дверь была не заперта. Осторожно пробравшись внутрь, она тенью скользнула к зазевавшемуся мужичку и хладнокровно всадила ему меч в горло. Затем быстро ногой отшвырнула корчащееся в агонии тело, чтобы кровь не попала на деревянные лари с мешками.
Драонн отчитал девушку, но как-то вяло. Вероятно, в глубине души он давно ожидал чего-то подобного. Также как и вполне отдавал себе отчёт в том, что это повторится ещё не раз. Что-то во взгляде Кэйринн убеждало его в этом. Волчий взгляд хищника, попробовавшего крови. И ни капли сострадания или раскаяния.
И действительно – в ту же неделю Кэйринн убила целую семью. Собака успела-таки залаять, и хозяин на свою беду выглянул во двор, чтобы узнать, в чём дело. Отброшенное стрелой тело влетело обратно в хату, откуда тут же раздался визг. Быстрее молнии девушка оказалась внутри убогого жилища, где, прижимаясь друг к другу, верещали баба и трое детишек не старше десяти лет каждый. Отставшие лишь на несколько секунд илиры, ввалившись в дом, увидели уже четыре тела на земляном полу. Лица детей были рассечены ударом меча, а у женщины голова почти отделилась от туловища – настолько сильным был удар.