В последнее время работы у молодого лейтенанта прибавилось. Пару недель назад внезапно помер Папаша. Несколько часов он просидел в кордегардии, приникнув головой к стенке, покуда остальные сообразили, что старый сержант не спит. И вот уже пару недель Линд никак не мог назначить нового сержанта. Он взял на себя все дежурства Папаши, и теперь лично ходил в дозоры, но на все предложения новых кандидатур на должность он пока лишь отмахивался, делая вид, что страшно занят.
Он действительно был занят, хотя хватило бы одной подписи на листке, чтобы снять с себя эти лишние обязанности. Но он не мог. Папаша в последнее время был ему кем-то средним между другом и отцом. Судя по всему, он занял в его жизни то место, что прежде было за Логандом. Линд, зная, что барон не приедет на свадьбу, уже попросил Папашу побыть ему за отца, и старик, конечно же, согласился. И вот так вот подвёл его — не только как командира, но и как… сына?..
Войдя в кордегардию, Линд дружески поздоровался с дежурившими там гвардейцами, и затем направился в свой рабочий кабинет. Сегодня ему предстояло дневное дежурство, и нужно было успеть сделать до этого кое-какие дела.
Дневные дежурства сейчас были, пожалуй, даже хуже ночных. Городская шваль пряталась днём по своим щелям, как прячутся от солнца мокрицы и черви, так что в дневные смены обычно ничего особенного не происходило. И потому-то они были совсем уж скучны и тяжки — набивший оскомину обход одних и тех же улиц, в полной экипировке, да по такой жаре… Мало приятного…
И опять же — он легко мог избежать этого. Всего-то и нужно, что назначить сержанта, тем более, что достойных парней хватало. Тот же Сэйри или Тонг — почитай, готовые сержанты… Но нет… Линд опять занялся своей командирской рутиной — составление расписания дежурств, написание каких-то отчётов для вышестоящего начальства… У него было не больше часа на всё это, а затем нужно было заступать в наряд…
Когда Линд вновь вышел на улицы города, они уже были пропитаны летней жарой. Вздохнув, он уныло поплёлся по знакомому маршруту, а за ним с той же тоскливой обречённостью топали три гвардейца. Впереди было несколько часов духоты, смрада и шума…
На одной из городских площадей людской гомон прорезал визгливый крик одетого в лохмотья человека. Это был один из тех бродячих проповедников, которые мало чем отличались от городских сумасшедших.
— Наступают последние дни этого мира! — уже сорванным, уставшим голосом вопил он. — Скверна пожрала его, и он больше ни на что не годен, как съеденный ржой железный обод! Боги отшвырнут его вон и оставят гнить в придорожной канаве!
Линд едва прислушивался к этим крикам. Городская стража не гоняла подобных юродивых, ведь те были совершенно безобидны. Они всегда предвещали какие-то катастрофы, бедствия, гибель мира. Иногда они случайно попадали в цель — например, когда начинались эпидемии синивицы, горожане обязательно вспоминали, что такой вот «святой человек» предупреждал их об этом, да они не вняли этим предупреждениям. И тогда обыватели бежали в храмы Арионна, вымаливать прощение, но лишь гарантировано хватали заразу в этой толчее…
Чаще же подобные «пророчества» просто забывались через некоторое время, поскольку за ними не следовало никакой божьей кары. Однако кидуанцы, как и все заядлые грешники, были одновременно весьма набожны, а потому уважали и побаивались этих крикунов, не обижая, а напротив — подкармливая их.
Для Линда же ближайшие несколько часов были поистине «божьей карой» и даже «концом мира». Он уже взмок под мундиром, а по лицу сбегали капельки пота, неприятно щекоча кожу. И потому его скорее раздражал высокий дребезжащий голос. Однако же он был городским стражем, и это была его работа. А потому он потопал дальше, и в спину ему неслось, постепенно затихая:
— Огонь и смерть обрушатся на город греха! Грешники будут лизать горячие камни и молить Асса прекратить карать их, но он не остановится, пока горячая пустыня не ляжет на месте этого грязного города!..
Глава 49. Накануне
Похоже, боги благоволили этому походу. Хозяин разогнал шторма и бури с пути северного флота, Воин ниспослал быстроту и победу передовым судам, отловившим уже не один корабль из тех, что могли бы заметить армаду и донести об этом императору. При этом северяне проявляли не свойственную им обычно предупредительность — поскольку им попадались рыболовецкие либо торговые суда, то им всегда предлагали сдаться подобру-поздорову, а затем невольных свидетелей принуждали причалить к берегу, где команду запирали в собственных трюмах на денёк-другой — до тех пор, покуда они уже не смогут навредить. И, надо сказать, героев среди этих достойных моряков обычно не находилось.
Великая Мать тоже приглядывала за своим народом — все были здоровы и веселы, и даже грубая солонина с ячменными сухарями шла впрок. Ну а Дурак, если и не помогал, то, во всяком случае, не мешал. Должно быть, Отец запер его куда-то от греха подальше.
Шервард иной раз задумывался о южных богах — Арионне и Ассе. Если они действительно существуют — то насколько они могущественны? Смогут ли защитить свои земли и своих людей? Сумеют ли выстоять перед натиском Отца и Воина? Хотелось надеяться, что боги южан окажутся так же жидки, как и они сами. Всё же так далеко от своих исконных земель келлийцы ещё никогда не забирались…
Впрочем, пока ничто не говорило о том, что эти боги-братья гневаются и готовятся дать отпор. Ветер был попутный, море — спокойное, небо — ясное. Либо северные боги прогнали южных подальше, либо никаких Арионна и Асса не было вовсе.
Сердце Шерварда радовалось, когда он глядел вокруг. И действительно, зрелище было прекрасным и вдохновляющим. Кругом были драккары — их были десятки, а скорее даже сотни. Некоторые шли в каком-нибудь полёте стрелы от драккара, на котором находился юноша, другие были едва видны на горизонте.
За столько дней Шервард уже неплохо распознавал соседей. В основном, здесь шли драккары с Баркхатти, в том числе и ещё несколько кораблей Желтопуза. Но было и несколько судов, на которых были представители иных народов. Так в нескольких полётах стрелы, например, шёл драккар, на котором находились странные жители Прианурья — дикой и далёкой страны, что формально считалась частью империи.
Этот драккар выделялся среди прочих, но не внешне. Дело в том, что прианурцы едва ли не каждый вечер затягивали свои странные песни, больше похожие на вой перепивших браги волков. Эти песни наводили тоску и даже страх, эхом гуляя над чернеющим морем. Спутники Шерварда, да и сам он, ворчали из-за этого, а иной раз кто-то, чьи нервы не выдерживали этого заунывного воя, начинал кричать певцам, понося их последними словами и призывая заткнуться.
Однако, к сожалению, затыкали обычно именно крикуна. Форинг ли, или ещё кто-то из старших на судне, одёргивали бедолагу, приказывая замолчать. Странно, но этих полудиких людей с далёких болот как будто бы даже побаивались. Многие прианурцы, как видел сам Шервард, носили странные головные уборы, напоминавшие волчьи головы, и среди его спутников шептались, что они — оборотни, ночами принимавшие облик волка.
Учитывая, что на драккаре прианурцев команда была келлийской, Шервард от всей души сочувствовал этим парням. Его продирал мороз по коже всякий раз, как с заходом солнца над волнами внезапно разносился пронзительный вой нескольких глоток. А затем он, словно эхо, слышал вой где-то вдалеке — это вторили своим соплеменникам дикари, находившиеся на других драккарах.
Увы, Шервард не мог разглядеть судна, на котором сейчас был Бруматт. Он представлял, как парню, должно быть, приходилось трудно, и скрежетал зубами от жалости к другу. Но поделать он ничего не мог. Судьба разбросала их, и совершенно необязательно, что они увидятся потом, у стен Кидуи. Здесь были десятки тысяч людей, и среди них два человека были больше похожи на две песчинки, подхваченные морской волной. Оставалось лишь надеяться, что Бруматт достойно переносит происходящее…