– Тогда не будем заставлять их ждать, ваше величество.
В церемониальной зале и правда было многолюдно. Здесь не было огромных каминов – лишь несколько металлических жаровен, чтобы обогревать помещение, но сейчас это особенно и не требовалось – воздух был нагрет дыханием многих людей. Все они жадно смотрели на лиррийского принца, который для них был живым воплощением легенды, казалось бы, давно уже умершей. Они глядели на илира, который лично разговаривал с дедом нынешнего императора, а особо тонкие ценители истории припоминали ещё и знаменитого некогда канцлера Делетуара.
– Вам выпала честь попасть в историю, господа! – своим тонким голосом начал Рион, и в зале наступила тишина. – Сколь ни антагонистичным казалось нам всегда сосуществование лирр и людей, нельзя не признать, что в этом было больше замысла смертных, нежели богов. Все мы – дети Белого Арионна, и он любит нас одинаково. Когда люди пришли в этот мир – беспомощные и слабые, словно младенцы, исторгнутые из материнского чрева, именно лирры помогли нам стать теми, кто мы есть теперь. Именно лирры научили нас тому, что мы знаем, ну а мы, в свою очередь, позже многому научили их. Лишь кознями Асса-лиходея можно объяснить ту вражду, что вспыхнула позднее между нашими народами. Логика бессильна истолковать причину этой вражды – корни её глубоко погрязли в нелепых предрассудках и взаимных претензиях…
Его величество явно любил поговорить, а также, судя по всему, любил себя слушать. Уже через четверть часа Драонн заскучал, окончательно потеряв нить витиеватых рассуждений монарха, а тот, похоже, столь высоко вознёсся на крыльях своего красноречия, что окончательно ушёл от первоначального плана и говорил по вдохновению, недостатка в котором явно не испытывал.
Подданные, как видно, уже вполне привыкли к многомудрым и одновременно бестолковым речам своего государя, поэтому наиболее стойкие или же наиболее подобострастные всё ещё сохраняли выражение восторженного внимания на лице. В задних же рядах уже поднимался лёгкий гул, складывающийся из перетоптываний, шуршания и перешептываний, так что в конце концов одному из вельмож в передних рядах пришлось даже призвать людей к порядку.
В какой-то момент император Рион всё-таки сумел вынырнуть из хитросплетений своих речей и перейти к представлению Драонна. Было объявлено о великих – реальных или мнимых – заслугах достойного принца перед короной, причём выходило так, что четверть века назад именно Драонн, едва ли не лично, сумел остановить пагубную войну. Вряд ли, конечно, начитанный император действительно так плохо знал историю – скорее всего его просто опять понесло. В любом случае, поделать с этим Драонн ничего не мог, а потому оставалось лишь стоять и выслушивать всю эту чушь с максимально беспристрастным лицом.
– С этого дня начинается новая эра! – провозгласил Рион, которому до этого пришлось отпить воды из-за пересохшего горла, что на время оборвало его поток мыслей и позволило вернуться к главному. – Убеждён, что милорд Драонн Доромионский послужит нам не хуже, чем он служил моим отцу и деду! Заявляю со всей ответственностью: пока в моём государстве не наступит полный мир и равноправие между лиррами и людьми, для меня не будет министра важнее и ответственнее, чем принц Драонн!
Это был, конечно, уже явный перебор, и Драонн, стоя лицом к присутствующим, не мог не видеть, как перекосились их лица, даже несмотря на то, что все, похоже, прекрасно осознавали, чего стоит трёп императора. Рион словно специально старался подставить будущего министра как можно сильнее.
– Да наступит вечный мир между лиррами и людьми! – столь патетической нотой император наконец закончил свою речь.
По его сигналу вперёд вышел один из канцлеров (не Дойт, а других легкомысленный правитель представить Драонну не удосужился), держа на вытянутых руках белую, шитую зелёными нитями широкую ленту. Эта лента была символом министров, которую они надевали по торжественным случаям. На неё же прикреплялись ордена, ежели хозяин ленты был этого достоин. У лиррийского принца она, разумеется, пока ещё была пустой.
Под нестройные аплодисменты министерская лента была надета Драонну через левое плечо, после чего он низко поклонился сперва императору, а затем вельможе, вручившему ленту – так требовал этикет. По счастью, говорить ответного слова не требовалось – считалось, что к сказанному императором добавить нечего.
Третий поклон был адресован уже всем присутствующим, и он послужил сигналом к окончанию церемонии. Несколько подхалимов бросились к Драонну поздравлять с назначением, чувствуя, что при дворе появился новый фаворит. Большинство же просто вышли из залы, чтобы направиться по своим делам.
«Вот и сбылось ваше желание, милорд», – с невольной внутренней улыбкой подумалось Драонну, и на мгновение ему показалось, что он услыхал ответное ободряющее хихиканье Делетуара.
Глава 25. Гайрединн
Очень скоро Драонн смог убедиться в том, что молодой император был, если так можно выразиться, профессиональным мечтателем. В первые дни после вступления в должность лиррийский принц по многу часов проводил в обществе государя, и тот весьма охотно говорил о самых разных прожектах, при этом, что характерно, почти не интересуясь мнением самого́ новоиспечённого министра. Однако и эти слова в итоге оставались не подкреплёнными никакими делами. Император Рион «намечал стратегию», и было всё более очевидно, что с размахом его ума до «тактики» дело может и не дойти.
Сам Драонн довольно ясно представлял свой первый шаг. Необходимо было законодательно закрепить особый статус лиррийских провинций, вывести их из-под действия пресловутого Дейского эдикта. Фактически они и так уже, как мы знаем, жили, не слишком-то соблюдая неукоснительные для других правила, но, по мнению Драонна, именно в этом и заключался корень зла – многие люди просто бесились от сложившейся ситуации, справедливо полагая, что лиррам-де закон не писан. Так вот этот самый закон и нужно было изменить.
Однако принц трезво смотрел на вещи и понимал, что в этом деле у него вряд ли найдутся весомые союзники при дворе. И дело было даже не в личном консерватизме тех же канцлеров – поближе узнав их, он понял, что с ними можно иметь дело. Вопрос был в том, что любой, кто поддержит подобные преобразования, неизбежно войдёт в круг непопулярных, а рисковать репутацией ради лирр никому не хотелось. Что же касается троицы его новых соседей, то они были слишком уж себе на уме.
Драонну они напоминали трёх домашних котов – ухоженных и обласканных. Такой кот всегда действует лишь по собственному разумению, в случае чего искусно притворяясь спящим и лишь изредка зыркая своими лукавыми глазами.
Так и эти трое – они неизменно были приятны и располагающи, но, повинуясь какому-то своему внутреннему чутью, тут же исчезали, стоило Драонну лишь подумать о том, чтобы заручиться их поддержкой, либо же с великолепной придворной непринуждённостью мягко, но неуклонно переводили разговор в совершенно постороннее русло.
Поэтому никто, кроме самого Драонна, не мог помочь ему противостоять мощным потокам слов, которые ежедневно извергал император, и пока, надо признать, он с этим не слишком-то справлялся. Со всё нарастающим отчаянием принц начал осознавать, что его новая должность, хоть и называется пышнее предыдущей, но по сути своей такая же декоративная.
Однако отчаиваться было рано – император явно действовал не из злого умысла, как это было при его отце. Он действительно верил в то, что говорил, а потому можно было надеяться, что однажды он наговорится достаточно, чтобы начать действовать.
– Я хочу, чтобы при моём дворе было как можно больше лирр! – вдохновенно вещал Рион. – Они внесут в придворную жизнь так необходимое нам изящество. Ах, милорд, я надеюсь дожить до тех времён, когда лирры и люди будут жить вольно, не задумываюсь, кто из них кто! И тогда никто не станет косо смотреть на собственного государя лишь потому, что он имеет одновременно и счастье, и несчастье обладать более тонкой душевной организацией…