— Дружинник! — одобрительно кивнул сестре Шервард. — Как он тебя нашёл?
— Он привозил нам припасы, — потупившись, отвечала та, не переставая улыбаться.
— Так он из людей ярла Желтопуза? — ещё больше обрадовался Шервард. — Я рад за тебя, сестрёнка! Уверен, он — хороший человек и хороший воин! Иные в дружине Желтопуза долго не задерживаются.
Он украдкой взглянул на Тробба, заметив, как тот скривился.
— И когда свадьба? — поинтересовался он.
— Как приданное насобираем, так и свадьба будет! — глухо рыкнул Тробб. — Какая тут свадьба, когда в доме иной раз жрать нечего?
— Странно, что дома нечего есть, когда в нём есть здоровый мужик! — Шервард понял, что ему очень уж хочется спровоцировать брата на взрыв.
— Что ты знаешь об этом? — вскинулся Тробб. — Сам уехал на всю зиму, повесив мне на горб двух баб и немощного старика!
— Ни Генейра, ни Лийза никогда дармоедками не были! — отчеканил Шервард. — Они ни на чьём горбу сидеть не станут! Что же касается отца… Наверное, ты снова перепил браги, братец, и плохо понимаешь, что говоришь! Такие слова никогда не скажет хороший сын!
Юный воин, похоже, сильно возмужал за минувшее время, во всяком случае, в глазах старшего брата. Возможно, кожаный наруч, скрытый сейчас рукавом, воздействовал на него подавляюще. Возможно, сам Шервард стал крупнее и сильнее на обильной шеварской пище. А быть может, минувшим летом Тробб утратил веру в себя, по сути сбежав из дружины. Но так или иначе, а он не посмел продолжать перепалку. Несколько секунд он глядел исподлобья, словно хотел что-то сказать, но затем, буркнув «Я спать», выбрался из-за стола и действительно отправился на свою лежанку.
Шервард видел, какой радостью отозвалась в глазах присутствующих женщин его победа. Отец на своём ложе молчал, но, похоже, и он был доволен, что на Тробба нашлась наконец управа.
— Нам всем надо спать, — объявил Шервард. — Поговорим завтра.
Он молча доел остатки своей каши и направился к ложу, которое когда-то делил с Лойей. Генейра и Лийза быстро убрали со стола и также, не говоря ни слова, улеглись каждая на своё место. Шервард ещё какое-то время смотрел на танцующие в последних сполохах очага тени на стенах, думая, как ему быть дальше. Но теперь он согрелся, был сыт, и гул ветра и стук дождя быстро усыпили его, смертельно уставшего после долгой дороги.
***
Наутро буря не стихла, так что Тробб, как и предполагал, остался дома, не имея возможности выйти в море. Однако его дурное настроение никуда не делось, и он, быстро перекусив, отправился в сарай «месить глину», как он сказал, уходя. Генейра и Лийза, быстро справившись с домашними обязанностями, отправились следом за ним, хотя Шерварду очень хотелось бы переговорить с сестрой.
Вместо этого он остался с отцом. До того они уже покормили и обмыли его. Шервард помог Троббу оттащить старика в нужник — благодарение Хозяину, тот нечасто ходил под себя, обычно стараясь терпеть. Впрочем, к сожалению, у него не всегда это получалось, о чём свидетельствовал запах, исходящий от тюфяка.
Только сейчас Шервард по-настоящему понял, насколько усложнилась жизнь его родных в последнее время. То, что он проделал пока что единожды, было их повседневностью — обстирывать и обмывать старика, который не всегда мог дождаться, когда его отнесут в нужник. А ещё чаще он не замечал, что мочится под себя. Да, такое нелегко было выдержать и более уравновешенному, чем Тробб, человеку. И всё же юноша был полон решимости скрасить для отца всё то время, что ему ещё было отпущено в этом мире.
Тот же, конечно, очень страдал, чувствуя себя обузой. Вот и сейчас он глядел на сына со стыдом и болью.
— Вот ведь как оно вышло-то, сынок… — пряча глаза, пробормотал он. — Измучил я всех, старый… Даже помереть ловко не сумел…
— Ничего, отец, не бери в голову! — Шервард примостился рядышком и ободряюще улыбнулся старику. — Твоей вины в этом нет. Не нам решать — как помирать.
— Да, — вздохнул отец. — За что-то осерчал на нас Хозяин, видать… Жили — не тужили, а тут вдруг одно на одно… Сперва Лойя, затем вот я…
— Не за что Хозяину на нас серчать, отец, — меланхолично мотнул головой Шервард. — Ни в чём мы не провинились перед ним. Просто так оно бывает. Дурак, поди, костяшки мечет, не глядя. Куда попадёт, туда и попадёт. Вот и попало по нам…
— Это всё из-за Тробба, — вдруг произнёс отец. — Это он богов погневил, особенно Воина. Где это видано — наруч, уже даденый, от себя отбросить!.. Как он решил из дружины уйти — так и пошло-поехало…
— Не всем же быть воинами, — возразил Шервард. — Сам Хозяин ведь тоже не воин. Кому-то нужно и дом держать. Кабы Тробб вместе со мной ушёл — вы, поди, зимой этой совсем пропали бы.
— Да уж… — горько вздохнул старик, видимо, то ли боясь высказать то, что у него было на душе, то ли смущаясь оттого, что он жалуется на собственного сына.
— Разве нет? — нахмурился Шервард.
— Он сильно переживает из-за своего решения… — уклончиво ответил отец. — Казнит себя, считает трусом. И думает, что мы тоже считаем его трусом…
— Он стал много пить?
— Ну он всегда любил пригубить, сам знаешь… А после твоего отъезда стал иной раз напиваться так, что после не мог и на лов выйти… Казнит он себя, — тяжко вздохнул отец.
— Руку на вас поднимал? — жёстко спросил Шервард, невольно стискивая кулак.
— Лийзу пару раз приголубил… — помолчав, ответил старик. — Ну тут он — хозяин, он в своём праве… На Генейру, когда та заступаться бросилась, замахнулся было, да руку удержал. Он её любит больше всего, сам знаешь.
— А тебя?
— Меня не трогал, — выдавил из себя Стокьян, но по лицу Шервард понял, что тот лжёт. — Тробб вспыльчив, но на отца руку не подымет.
Злость окатила юношу ушатом кипятка. Захотелось вскочить и броситься в сарай, вытащить Тробба за шкирку прямо в грязные лужи двора, а затем бить, пока вода в этих лужах не станет красной.
— Не надо, сын! — взмолился старик, прочитав всё это в лице Шерварда. — Не надо. Ну дал он мне затрещину раз или два. Его тоже можно понять — со мной теперь трудно. Я стал обузой для всех, а для него — в особенности. Твой брат — как раненый кабан, злость легко застит ему глаза. Он не виноват в своём характере. И он сдерживает себя, когда это возможно. Ежели не сильно пьян. И после он слёзно просил прощения…
Шервард сейчас как раз очень жалел, что ему не хватало вспыльчивости старшего брата. Его ярость вскипела, но тут же осела под мольбами отца. И момент был потерян. Но ненависть, какую он в данный момент испытывал к Троббу, не исчезла. Он решил, что обязательно поговорит с братом так, чтобы тот хорошенько усвоил этот разговор. Однако, похоже, не теперь…
— Когда расслабило отца, — речь Стокьяна была всё такой же замедленной и немного невнятной, а по щекам текли старческие слёзы. — Я, глядя на него, думал — охрани меня Отец и Мать от такого. Я глядел, как он прудил под себя, улыбаясь при этом, словно малое дитё, и гадал — о чём он думает? Желает ли смерти? Мне казалось, что я на его месте молил бы всех богов и прибожков лишь об одном, ведь каждый такой день должен был быть мучением… И вот я на его месте, хотя и не выжил из ума пока что… И знаешь, что самое подлое, сын? Я боюсь умирать. Я хочу жить, хоть и мучаюсь каждый день своего существования. Мучаюсь, но при этом тайком благодарю Великую Мать каждое утро, за то что дозволила отворить глаза. Я понимаю, что мне было бы лучше умереть, да и всем было бы лучше, если бы я умер, но… Почему-то даже теперь мне хочется жить…
— И хвала богам, отец! — осипшим голосом проговорил Шервард, положив ладонь на иссохшую руку старика. — Живи сколько хочешь! Столько, насколько будет воля Отца и Матери. Даже если больше не встанешь на ноги — ничего. Хвала богам — у тебя есть, кому о тебе позаботиться! Сейчас станет потеплее — будем тебя на солнышко выводить. Зима закончилась — и Шут с ней! Всё будет хорошо!
— Ты скоро уедешь?.. — продолжая тихо плакать, спросил отец.