Задача была проста — прийти, напустить на себя максимально суровый вид, чтобы у истца и в мыслях не возникло поживиться за государственный счёт, приписав несуществующих убытков; затем — внимательно следить за тем, как пострадавший вносит перечень ущерба непременно в присутствии должностного лица, делая соответствующие пояснения; и в конце концов — просто забрать бумагу, поставив на ней свою закорючку, и принести в кордегардию. Здесь уже лежала стопка подобных бумаг, но что-то покуда не было желающих прийти за ними из магистрата, а сами стражники, естественно, брать на себя ещё и обязанности курьеров не спешили.
Купец, к которому в этот раз наведался Линд, явно надеялся сорвать с магистрата побольше. Его лавка не то чтобы сильно пострадала, но он, лебезя и потея, не уставал загибать пальцы, перечисляя всё похищенное и поломанное. Он заискивающе заглядывал в глаза молодому военному, который воплощал сейчас всё императорское правосудие, и пытался умаслить юношу, чтобы тот сквозь пальцы глядел на явное жульничество.
Уставший после бессонной ночи и порядком злой Линд уже готов был сорваться и наорать прямо в это потное лицо самые страшные угрозы за попытку водить за нос императора, когда купец сделал наконец спасительный ход. Он кликнул кого-то по имени Кимми и велел принести доблестному сержанту тёплого вина со специями. Озябший ещё с ночи Линд решил повременить с выволочкой.
Любовь — удивительная штука. Можно встречать множество красивых девушек, любоваться их красотой и забывать о них через минуту после того, как они исчезнут. Но вот вдруг попадается одна такая, о которую взгляд словно спотыкается, а затем и вовсе прилипает к ней как к магнитному камню. Что в ней особенного? Чем она отличается от прочих юных и свежих красавиц? Это — один из главных вопросов бытия, и один из тех, на которые никогда не найти ответа. Как будто ключик вдруг подходит к замку, минуя сотни похожих.
Именно это и произошло с Линдом. Когда вошла Кимми — девушка лет шестнадцати, он просто обомлел. Настолько, что не сразу принял кружку с вином, словно не мог догадаться, что с ней нужно делать. Появление Кимми было подобно проблеску молнии — юноша лишь на мгновение увидел её лицо, и оно потрясло его. И затем уже он смотрел куда угодно, лишь бы не на неё, пряча взгляд, словно боясь ожечь глаза.
Ушлый купец, похоже, сразу заметил замешательство гвардейца, а может быть он изначально рассчитывал на подобный эффект. Так или иначе, но он решил воспользоваться случаем. Он велел дочери накрыть стол, а после — посидеть с ними, составить компанию господину сержанту, покуда он завтракает.
Линд, мгновенно потерявший всякую волю, стал похож на соломенное чучело, из которого вынули деревянный шест. Он без возражений протопал за стол и механически сжевал что-то, что лежало на блюде перед ним. Немного справившись с волнением, он даже попытался завязать какой-то разговор с девушкой, но быстро бросил свои потуги, понимая, насколько смешным выглядит.
По счастью, Кимми оказалась не столь застенчивой, и, подбадриваемая красноречивыми взглядами отца, довольно быстро взяла инициативу на себя. Она мило щебетала о каких-то пустяках, щедро приправляя это своим серебристым смехом. Сторонний наблюдатель, пожалуй, мог бы заподозрить её в неискренности, но Линд лишь таял под этим нежным взглядом и хрустальными разливами чарующего голоса.
Стоит ли говорить, что с этого момента Линд вёл себя как последний болван? Он совершенно потерял интерес к тому, что говорил ему купец и, главное, что он записывал в лист. Находясь под постоянным прицелом прекрасных глаз, он просто не мог с придирчивостью отнестись к хитрому торговцу. В конце концов, какое ему дело до казны императора? Поди, его величество не обеднеет, даже если этот проходимец испишет с десяток подобных листов! Его же задача сейчас — понравиться Кимми.
Впрочем, задача была не из сложных. Кажется, девушке действительно приглянулся симпатичный молодой парень в гвардейской форме, не говоря уж о том, что она, похоже, унаследовала от отца деловую жилку и отлично понимала, чего может стоить её семье излишняя холодность.
В итоге Линд провёл у отца Кимми несколько больше времени, чем планировал. Сон, естественно, как рукой сняло. Поощряемый ласковыми взглядами девушки, он постепенно разговорился. Разумеется, довольно быстро он сообщил, что является единственным наследником древнего и благородного рода, что тут же прибавило к нему интереса всей семьи (к тому времени и матушка Кимми спустилась, чтобы соблюсти необходимые приличия).
В общем, уходил Линд уже, заверяя хозяев в том, что вскоре непременно вернётся с добрыми новостями. Кажется, он даже опрометчиво пообещал проследить за тем, чтобы вопрос компенсаций решился как можно скорее, что, разумеется, было совершенно не в его власти. Впрочем, сейчас он готов был наговорить чего угодно, лишь бы подняться в глазах Кимми.
С этого и началась история его любви. То, что он влюблён без памяти, Линд уже понимал и принимал, тем более что родители Кимми были, мягко говоря, не против их отношений, вероятно, уже втайне примеряя на дочь пышный баронский титул. Что касается Кимми, то здесь, к сожалению, всё было не так однозначно.
Разумеется, глядевший на неё обожающим взглядом Линд видел лишь то, что хотел видеть. Ему казалось, что девушка от него без ума, и что счастье его уже в кармане, а впереди — прекрасная семейная жизнь. Увы, мы, не попавшие под чары юной прелестницы, да к тому же глядя на происходящее со стороны, довольно быстро могли бы усомниться в искренности её чувств. У любого, за исключением одного лишь Линда, могло сложиться впечатление, что положение жениха для Кимми имеет большее значение, нежели он сам.
Впрочем, молодому влюблённому было едва двадцать, и потому можно было надеяться, что он ещё успеет залечить полученную сердечную рану. Он был ещё молод, и впереди у него было, наверное, множество похождений в поисках той, с которой ему придётся провести жизнь.
Однако же, родные Кимми явно не собирались упускать столь перспективного жениха. Прозрачные полунамёки, многозначительные шутки и недвусмысленные посулы начались почти сразу же. Да и сама девушка уже то и дело как бы нечаянно могла обмолвиться о каких-то довольно отдалённых временах, словно путник, прощупывающий посохом дно брода.
Так и вышло, что уже спустя каких-нибудь две-три недели Линд впервые обмолвился о возможной женитьбе, причём так, будто бы эта мысль совершенно нечаянно забрела к нему в голову. Разумеется, после этого всё уже было решено окончательно. И сама Кимми, и её родные стали вдвое ласковее с молодым сержантом, который от этого таял ещё больше, словно воск от пламени свечи.
Впрочем, юноша понимал, что в данном случае последнее слово будет явно не за ним. Зная, насколько отец требователен к происхождению будущей баронессы Ворлад, он уже предвидел тяжёлую схватку. Разумеется, по мнению отца кровь Ворладов слишком священна, чтоб разбавлять её кровью дочери лавочника, пусть даже и весьма обеспеченного. Кстати говоря, Линд уже понял, что в плане богатств его возможный будущий тесть может дать знатную фору отцу — тот, что бы он ни говорил и как бы ни старался пускать всем пыль в глаза, был далеко не богачом. Это как раз давало робкую надежду на то, что отец, быть может, всё же проявит определённую покладистость.
И всё же Линд далеко не сразу решился написать барону. Несмотря на то, что он сильно возмужал, вырвавшись наконец из-под родительской опеки, отец всё же был для него авторитетом и человеком, которого он боялся и уважал всю свою жизнь. Даже просто перекладывая свои мысли на бумагу, Линд уже ёжился, представляя, как отец будет это читать. Волей-неволей он подолгу задумывался над формулировками, пытаясь найти те единственно верные слова, что, возможно, смягчат недовольство отца.
Впрочем, за время, что минуло после его отъезда, Линд прошёл серьёзную школу, и сейчас он чувствовал в себе силы, чтобы даже восстать против воли барона Ворлада, если до этого всё же дойдёт. Юная Кимми настолько пленила его сердце, разум, да и прочие органы, что он готов был на ссору с отцом, лишь бы не лишиться её. Неизвестно, на что бы он всё же решился, дойди до этого дело, но сейчас ему казалось именно так.