В платяной лавке Пелли оживилась и даже заулыбалась. Девушки всегда остаются девушками, и отрезы тканей, ленты и кружева неизменно оказывают на них своё магическое действие. Хозяин лавки был также и портным, и он, восхищаясь стройностью фигур и красотой молодых людей, обещал им сшить великолепные наряды, достойные королевского дворца, всего за неделю. Но Вилиодий не хотел ждать так долго, поэтому ограничились покупкой готового платья, которое всё равно сидело на них весьма прилично.
Пеллионора была в восхищении. Все те наряды, что она носила в своём замке, выглядели теперь такими старомодными и такими непохожими на всё это великолепие. Увы, и плата за одежду оказалась весьма немалой. Как ни хотелось бы герцогу Пантатегу сохранить свой экипаж, но он понимал, что необходимо расплатиться с лавочником. Поэтому он отдал в качестве задатка все деньги, а на остаток написал расписку, обязуясь вернуть оставшуюся сумму в течение трёх дней. А вернувшись в гостиницу, он договорился с хозяином о продаже кареты и лошади.
Трактирщик, кстати, оказался вполне порядочным человеком и заплатил за всё это честную цену, так что в тот же вечер сын хозяина отнёс лавочнику оставшуюся сумму, а, вернувшись, передал юной госпоже коробку с какими-то ленточками и булавками – подарок от торговца.
Теперь, придирчиво оглядев с ног до головы брата, а также, с грехом пополам разглядев себя через мутное медное зеркало, Пеллионора сочла, что они готовы для появления при дворе.
***
Несмотря на то, что брат и сестра принадлежали к древнему и влиятельному некогда роду, их появление не произвело особенного фурора. Когда они обратились к охране, те вызвали королевского камергера, и он, бесстрастно выслушав чуть сбивчивую речь юного герцога, сказал, что король вряд ли сможет принять их раньше, чем через неделю, или же им придётся довольствоваться общей аудиенцией, где кроме них могут быть десятки других просителей.
Переглянувшись с сестрой, Вилиодий согласился на общую аудиенцию. Признаться, они явно боялись личной аудиенции короля, ведь о нём шептались, и то, что слышали молодые люди, леденило кровь.
– Тогда приходите послезавтра к двум часам, – равнодушно кивнул камергер. – Обычно его величество принимает посетителей в это время дня.
– Вы запишите наши имена? – спросил Вилиодий, видя, что придворный уже собирается уходить.
– Что?.. А, ну да, конечно… Я запишу их позже. Не извольте беспокоиться.
У юного герцога были большие сомнения относительно того, что камергер сделает это, но ему пришлось раскланяться, и они с сестрой отправились обратно в гостиницу.
Когда пришло означенное время, они вновь вернулись во дворец. Стража беспрепятственно пропустила их, а какой-то слуга сопроводил их в большую залу, где собралось уже порядка двух дюжин человек, в основном мужчин. Большинство из них, похоже, были незнакомы друг с другом, либо просто робели, поэтому разговоров почти не было. Так же как и стульев – все должны были дожидаться короля стоя.
Здесь обычно не бывало важных просителей, поэтому в этот день король так и не пришёл. Тот же камергер, даже не извинившись, объявил, что его величество сможет принять посетителей лишь завтра. Возможно, у него действительно появились какие-то важные дела, а может быть – он к этому времени был уже пьян, или же сильно не в духе.
Больше трёх лет прошло со времени казни принца и гибели жены и дочери короля. Это было время, покрытое мраком не только для Конотора, но и для всего королевства. Прошлый год запомнился всем, как год жестокой эпидемии синивицы. Конечно, болезнь лютовала в многолюдных городах, не затронув одинокий замок Пантатегов – прошлым летом у них никто даже не заболел. Герцогиня тогда не уставала восхвалять Арионна за его милость. А затем случился пожар…
На следующий день король всё же предстал перед просителями, которых в этот раз было ещё больше. Со времени, когда мы видели его в последний раз, он сильно разжирел и обрюзг. Из-за начавшихся проблем со здоровьем он теперь пил не так часто, как прежде, но вид его навсегда сделался каким-то испитым. Конотор ходил, тяжело опираясь на посох и страдая одышкой.
Буквально рухнув в обширное кресло, он некоторое время переводил дух, исподлобья оглядывая присутствующих. Согласно протоколу таких вот общих аудиенций, король сам вызывал просителя. Обычно за отведённый час он успевал пообщаться с полудюжиной, реже – с десятком человек. Остальным приходилось раз за разом возвращаться, уповая на удачу и милость его величества.
Было видно, что король сильно не в духе, возможно, он неважно себя чувствовал. Впрочем, для Конотора это мрачное состояние было обычным делом. Придворные к нему уже привыкли, насколько это было возможно, но среди просителей придворных практически не было, поэтому сейчас несчастные люди ёжились под этим тяжёлым взглядом и, против воли, опускали глаза.
Внезапно взгляд короля остановился. Он стал напряжённо вглядываться, пытаясь разглядеть кого-то. Пеллионора затрепетала – взгляд короля остановился именно на ней. Она едва поборола желание зажмуриться, и ещё ниже склонила головку. Удивительно, но лицо Конотора словно даже слегка прояснилось – с него исчезла эта брюзгливость и тихая ненависть. А в глазах зажглось другое чувство, весьма похожее на похоть. По счастью, ни Пелли, ни её брат этого не видели.
– Сударыня, – хриплым голосом позвал король. – Сударыня! Да, вы. Подойдите.
Убедившись, что его величество зовёт именно их, молодые люди несмело направились к нему. Они остановились в пяти шагах от кресла и почтительно склонились в глубоком поклоне.
– Кто вы и какое у вас ко мне дело? – спросил король.
– Я – герцог Пантатег, а это – моя сестра, – на правах старшего заговорил Вилиодий. – И мы пришли просить милости у вашего величества.
– Давно под этими сводами не звучала эта славная фамилия, – слегка покачав головой, проговорил Конотор. – Я рад приветствовать вас, герцог, и вас, герцогиня. Но я вижу на вас траурные ленты, а вы слишком молоды для герцога Пантатега, о котором я слыхал. Ваш отец умер?
– Увы, ваше величество, – горестно склонился Вилиодий. – И он, и наша матушка умерли прошлым летом.
– Проклятая синивица?
– Хвала богам, синивица обошла наши края стороной. Они погибли при пожаре в нашем летнем имении.
– Ах да!.. – Конотор действительно вспомнил, что ему докладывали об этом когда-то давно. – Припоминаю… Это очень печальная весть для всех нас. Жаль, когда так нелепо уходят от нас лучшие представители… Примите мои соболезнования, герцог. И вы, госпожа… Как зовут вас, дитя?
– Пеллионора, ваше величество, – ответила девушка, поскольку король обратился напрямую к ней.
– Прекрасное имя. Такое же прекрасное, как та, что его носит… Так, стало быть, вы теперь – единственные представители рода, герцог, или есть и другие?
– Мы остались вдвоём, ваше величество, и больше нет никого.
– Что ж, хорошо, что вы наконец почтили своим присутствием двор. Надеюсь, вы задержитесь здесь на какое-то время. Скажите, с какой просьбой вы пришли сюда, герцог?
– Мне тяжело говорить об этом, ваше величество… – действительно, Вилиодий залился краской стыда. Говорить о своём нищенском положении в присутствии такого количества людей было очень трудно.
– Я понимаю вас, – кивнул король. – Что ж, сейчас вас проведут в мой кабинет, и вы обождёте там. Через час я приду, и мы сможем поговорить наедине.
– О, это великая честь, ваше величество! – от этой неожиданной милости лицо юноши озарила радость. – Благодарю вас от всего сердца!
И вновь подоспел тот самый камергер, который так пренебрежительно говорил с ними в прошлый раз. Теперь, впрочем, он был сама предупредительность, видимо, случай этот действительно был неординарным, и старый придворный это отлично почувствовал. Он не только сопроводил юную пару в кабинет, но и, несмотря на их возражения, вызвал прислугу, которые принесли фрукты, бисквит и вино, чтобы герцог и герцогиня не слишком скучали в ожидании.