В общем, при очередной встрече с Анцидиусом (а встречались они прискорбно часто) Каладиус, придав лицу самый благодушный и сладкий вид, попросил придворного мага передать руководству Академии его просьбу о личной встрече для всех необходимых разъяснений. Анцидиус не сумел скрыть лёгкой растерянности во взгляде – он явно не ожидал, что прохиндей, которым он почитал Каладиуса, решится на такой серьёзный шаг.
Но вскоре верховный маг совладал с собой и, ядовито улыбнувшись, пообещал, что он не только передаст просьбу, но и сам лично будет присутствовать на столь занимательной лекции. После чего оба волшебника с вежливостью, граничащей с издёвкой, поклонились друг другу и разошлись.
Каладиус, пожалуй, не был бы столь самоуверен, если бы не одно обстоятельство, о котором он узнал лишь недавно, и которое выглядело не иначе как подарок богов. Дело в том, что он всё это время весьма опасался разоблачения. Действительно, если бы кому-нибудь пришла в голову мысль покопаться в архивах Академии, то он без труда заметил бы странность, а именно – отсутствие в её анналах человека по имени Каладиус. И уж конечно придворный маг наверняка не преминул бы этого сделать.
Но, как уже было сказано раньше, тут вмешались сами высшие силы. Каладиус исподволь попросил Трувиля разузнать о возможности поработать в древних архивах Академии времён его обучения. Конечно, капитан паладинов не слишком-то подходил для подобных поручений, однако же пока великий маг при дворе больше никому не доверял. И, надо отметить, Трувиль прекрасно справился с возложенной на него задачей. То, что капитан паладинов сообщил Каладиусу, едва ли не заставило последнего вскочить, радостно вопя и размахивая руками. Только нечеловеческим усилием воли он сумел сохранить бесстрастное, и даже слегка разочарованное выражение лица.
А сообщил Трувиль достаточно печальное, казалось бы, известие – оказывается, архивы Академии начинались лишь с 868 года Руны Кветь. Это был год одной из самых страшных эпидемий синивицы за всю историю королевства. И тогда в Латионе, откуда спешно эвакуировался королевский двор, случился самый настоящий мятеж. Десятки тысяч людей, запертые в городе, охваченном смертельной болезнью, просто сошли с ума. Они громили и жгли всё подряд.
И особо досталось именно Академическому кварталу. Сперва магов обвиняли в бездействии, что было правдой, ведь заклинаний, способных победить болезнь, не существовало, да и большинство волшебников покинули заражённый город. В какой-то момент дошло до того, что именно магов и учёных и обвинили в эпидемии – якобы, в стенах Академии проводили эксперименты с заражёнными синивицей людьми.
В общем, несколько зданий квартала были сожжены едва ли не дотла. Но хуже всего, что разъярённые и обезумевшие от смертного ужаса люди жгли все бесценные книги и свитки, попадающиеся под руку – целую библиотеку редких книг. Одни палили прямо в помещении Архива, другие выбрасывали на улицу и жгли на площади в громадных кострах. Те немногие маги, что остались в городе, были убиты, а некоторые и вовсе сожжены в том же огне.
Так и вышло, что сгорело почти всё, до чего смогли добраться горожане. В том числе как раз сгорел и реестр выпускников Академии за очень долгий период. Так что Каладиус теперь мог ничего не бояться – при всём желании Анцидиус не сумел бы докопаться до правды. В очередной раз ловкий мошенник мысленно поблагодарил богов за то, что они надоумили его приписать те лишние двести лет возраста.
Итак, не опасаясь теперь удара по крайней мере с этой стороны, Каладиус со спокойной душой прибыл в Академию. Он не преминул отметить, покачивая головой с ностальгической улыбкой, что в его годы тут всё было иначе, и учёные мужи горестно кивали в ответ – мол, да, страшно представить, сколько всего погибло в пожарах 868 года.
Выступление великого мага обернулось подлинным триумфом. Около трёх десятков профессоров Академии – весьма крупных магов и учёных – в течение почти двух часов забрасывали его вопросами. И на каждый у него был ответ, причём ответ, который полностью удовлетворял эту взыскательную публику.
В самом начале он продемонстрировал свои способности, заставив исчезнуть принесённое кем-то чучело совы. Несмотря на то, что в момент волшбы находящиеся в аудитории маги скривились, словно от сильной боли – такова была судорога в ткани возмущения, они тут же на все голоса восславили столь могущественного волшебника.
Прямо тут же, к вящему неудовольствию присутствовавшего Анцидиуса, Каладиус был назначен почётным профессором Академии, и специально под него была организована кафедра, задачей которой было обучение магов взаимодействию со структурой возмущения, а также исследования в этой области.
Каладиус сразу же предупредил, что считает обучение этому невозможным:
– Я многие годы потратил, пытаясь обучить этому своего ученика, – заявил он. – И пришёл к неутешительному выводу: по моему мнению, научить этому нельзя, как человека без магических способностей нельзя научить чувствовать возмущение. Это одна из тех вещей, которые либо есть, либо их нет. Этому нельзя научить, этому можно лишь научиться, если к тому имеются способности.
И действительно, Каладиус, неоднократно задумываясь о природе своего дара, пришёл к выводу, что, вполне возможно, он – единственный волшебник во всём мире, кто способен на такое. Ну, во всяком случае, единственный человеческий волшебник. Возможно, и даже наверняка на нечто подобное, и даже превосходящее были способны Гурр и Дайтелла, но их брать в расчёт не стоило.
Но также он понимал, что его уникальность, вполне вероятно, была вызвана не тем, что он обладал особенностями, недоступными другим магам. Нет, скорее всего всё было гораздо прозаичнее – просто до сих пор никто даже не пытался делать нечто подобное. Точно так же, как его предки-палатийцы когда-то давным-давно, во времена Империи и даже раньше, строили свои жилища исключительно из дерева, и им даже в голову не приходило попробовать для этих целей камень. Правда, в конце концов варвары-палатийцы увидали каменные дома у имперцев, и со временем переняли их, а вот он додумался до всего сам, по какому-то наитию.
Каладиус не имел ни малейшего понятия о том, как он мог бы научить кого-то своему дару. Впрочем, он честно предупредил об этом собравшихся магов, но им, похоже, было всё равно – даже малейший шанс на то, чтобы получить подобные знания уже приводил их в восторг. Руководство Академии было готово на любые уступки и любые условия, лишь бы заполучить столь уникального преподавателя.
Судя по тому, что Анцидиус не досидел до конца этой лекции, с досадой покинув зал, едва лишь восторги присутствующих вышли за рамки разумного, он уже понял, что это сражение обернулось для него разгромным поражением. Очевидно, он был абсолютно уверен в том, что этот внезапно объявившийся маг – обычный проходимец, и именно на этом строилась вся его стратегия. Теперь же авторитет Каладиуса взлетел до высот, тогда как его собственный заметно пошатнулся.
Придворные очень чувствительны к переменам настроений при дворе. Уже на следующий день вокруг Каладиуса вились целые рои льстецов и подхалимов всех мастей, а вот придворный маг внезапно оказался в унылом одиночестве. Не прошло и четверти часа, как Анцидиус, сказавшись больным, поспешно покинул дворец, отправившись в свой особняк.
Однако старый лис не перестал быть опасен. Зализав раны, он вполне мог ударить вновь. Об этом Каладиусу не преминул напомнить капитан Трувиль.
– Анцидиус похож на старого гада, который хочет выбраться из щели меж камнями и укусить буйвола, но боится, что его яд уже утратил часть силы, и что если буйвол не умрёт мгновенно, то растопчет его словно червя. У него давняя вражда с принцем Келдоном, и вы – лишь новый этап этой схватки. Однако можно быть уверенным в одном – если верховный маг получит возможность нанести смертельный удар без риска для себя, он это сделает.
– Я больше опасаюсь того, что, загнанный в угол, он может попытаться нанести смертельный удар даже несмотря на риск, – проворчал великий маг. – Я здорово сбил с него спесь накануне, но тем самым вынудил искать другие уязвимые места, в которые можно ударить. Если старому гаду наступить на хвост – он извернётся и укусит.