Всего несколько мгновений взгляд Драонна оставался пустым, а затем он резко, до краёв наполнился болью. Прерывистый вздох, глубокий и тяжкий, вырвался из его груди. Так, должно быть, стонала земля, когда из неё с корнем выдирали деревья.
– Все погибли? – едва ворочая языком, вымолвил он.
– Мы не обнаружили живых, – глухо ответила Кэйринн.
– Гайрединн?..
– Мы не нашли его… – девушка замолчала, борясь с рыданиями.
– Они… забрали его с собой?.. – губы Драонна предательски задрожали.
– Не знаю… Может быть, – Кэйринн не хотела отнимать у принца последнюю надежду, хотя прекрасно понимала, что красноверхим ни к чему лиррийские младенцы. – Вирезир с полусотней илиров отправились по следам. Они найдут этих мразей…
Драонн лишь кивнул в ответ – у него не было сил сказать хотя бы слово. В мыслях звенела сосущая пустота, которую нельзя будет заполнить уже ничем и никогда. Время от времени мозг жалила одна и та же мысль – нет, ничего этого не было! Сознание просто не могло принять, не могло воспринять подобное. Конечно же ничего этого не было, потому что ни в одном из миров, за которым хоть изредка приглядывают боги, подобное просто невозможно!
Но это было… Это было, и это будет теперь навеки. Его жена, его дети – они остались лишь в его воспоминаниях. И – быть может, это было следствием шока – Драонн понял, что не может в деталях увидеть лица никого из них. Образы, возникающие в памяти, не фиксировались чётко в сознании – он словно пытался ухватить что-то, что видел лишь боковым зрением. Хвала богам, он хотя бы не мог вспомнить их изувеченных посмертных лиц!..
– Прости меня, мой принц… – пробормотала Кэйринн и тут же разрыдалась. – Это я виновата!.. Если бы не я, они были бы живы…
– Нет, это я виноват… – прошептал Драонн, и наконец-то слёзы его прорвались наружу, дав хотя бы временное облегчение его истерзанной душе.
Какое-то время он рыдал, обняв Кэйринн – единственную родную душу, что у него осталась. Он понимал, что сейчас он – просто Драонн, но никак не принц Доромионский, однако быть принцем пока что было выше его сил. Пока что ему не хотелось быть даже Драонном. Не хотелось быть вообще…
Однако слёзы принесли толику облегчения. Отняв наконец своё лицо от кожаной куртки Кэйринн, Драонн взглянул на неё мутным взглядом:
– Как мне теперь жить, Кэйр?..
– Не знаю, мой принц…
Кэйринн не стала произносить выспренних речей о долге, мужестве, судьбе. Она не смогла бы сейчас сделать этого, даже если бы хотела. Это лишь в героических книгах, которые так любил читать Драонн, поверженные герои вновь восстают после пафосной речи, чтобы, сцепив зубы, сражаться до конца. Реальная жизнь одновременно была и гораздо трагичнее, и гораздо прозаичнее книжных эпосов.
Драонн лежал, потеряв счёт времени. Кэйринн, у которой уже затекли и руки, и ноги, продолжала сидеть рядом, не шевелясь. Принц, не моргая, смотрел в плохо оструганные доски потолка, но вряд ли видел их. Он был в полнейшей прострации и даже не заметил, как дверь в комнату легонько отворилась и появился илир, жестом поманивший Кэйринн. Он, кажется, не заметил даже, как она, морщась от боли в задеревеневшем теле, встала и вышла на некоторое время.
Не заметил он и её возвращения. Кэйринн, с исказившимся лицом, подошла к Драонну и тронула его за плечо. Однако тот даже не моргнул.
– Мой принц… – хрипло позвала она.
Лицо Драонна вроде бы шевельнулось, но это была единственная реакция.
– Нашли Гайрединна… – исказившимся от сдерживаемых рыданий голосом проговорила Кэйринн.
Эти слова вернули Драонна к действительности. Его безмятежное лицо вновь превратилось в маску застывшей боли.
– Где он?.. – прошептал принц.
– Его принесли в дом… Он рядом с Аэринн и Билинн… – слёзы градом текли по щекам Кэйринн.
– Мне надо его видеть… – с трудом произнёс Драонн, однако в его фразе звучали скорее вопросительные нотки.
– Пойдём, мой принц, я провожу тебя…
Пошатываясь, Драонн кое-как поднялся с лежанки. Опёрся рукой о шершавую бревенчатую стену, почувствовав внезапную дурноту. Перед глазами всё плыло, пол так и старался уйти из-под ног. Кэйринн мгновенно оказалась рядом, приобняв его, чтобы не дать упасть.
– Спасибо, Кэйр… Дай мне минутку… Я сейчас…
Кэйринн молча кивнула, не отпуская принца ни на мгновение.
– Вот, вроде уже лучше… – наконец просипел он. – Я могу идти сам…
Кэйринн отпустила Драонна, но держалась неподалёку, чтобы быть готовой в любой момент. Однако тот нетвёрдо, но пошёл к двери. Уже взявшись за дверную ручку, принц внезапно остановился. Кэйринн решила, что ему снова дурно, и бросилась на выручку, но дело оказалось в другом.
– Мне страшно, Кэйр… – пролепетал Драонн, бессильно прислоняясь к двери. В его глазах действительно плескался страх. – Я боюсь его увидеть… Всех их…
– Так нужно, – мягко ответила Кэйринн. – Ты должен проститься с ними, мой принц. Лишь тогда мёртвые отпускают нас. Поверь, я до сих пор страдаю оттого, что не смогла проститься со своими родителями… Пойдём, мой принц… Пойдём…
Трясущимися руками Драонн отворил дверь. Кэйринн прошла вперёд и повела его за собой. Они спустились на первый этаж и прошли в одну из тёмных комнатушек без окон. Там горела лишь одна свеча.
Они лежали здесь все трое – жена, дочь и сын. Прочих мертвецов положили во дворе, здесь были лишь члены Доромионского дома. Кто-то уже бережно обмыл тело Аэринн от крови, поправил свёрнутую набок голову Биби, и даже уложил им волосы. Они лежали, укрытые белёной холстиной, словно два холмика потемневшего весеннего снега. И рядом – третий, самый маленький… При виде этого холмика Драонну показалось, что его сердце рвётся на части.
Будь он здесь один, он бы, наверное, выскочил прочь из этой комнаты, но рядом стояла Кэйринн, скорбно сжав губы и опустив голову. На негнущихся ногах Драонн подошёл к лежащим на полу телам и, судорожно выдохнув, откинул холстину, прикрывавшую Гайрединна.
Малыш как будто бы спал, и лишь несколько кровоподтёков на лице, да синюшная бледность выдавали в этом сне смерть. Спазм скрутил горло и грудь принца. Он, этот мальчик, пришёл в мир, чтобы жить. У него было такое право. И он, наверное, свято верил в то, что отец всегда будет рядом и защитит от любой беды. Что чувствовал он, ребёнок, не умеющий ещё даже толком разговаривать, лепечущий что-то на своём собственном языке? Понимал ли он, видя озверелые рожи своих убийц, что будет дальше? Что они сделают с ним? Вряд ли… Вряд ли он в свои годы вообще мог осмыслить, что такое смерть…
Зато это отлично понимал сам Драонн. Он глядел на этот уходящий от него образ, и понимал, что ничего уже не сделать. Никакими силами и ухищрениями, никакой магией, никакими молитвами не вернуть жизнь обратно в это маленькое тельце. Его сын вскоре исчезнет, истлеет, став безликими костями, и этого никак не изменить! Эти «никак» и «ничего» были столь непостижимы в своей понятности и простоте, что Драонн едва не лишился рассудка, пытаясь объять разумом эти два коротких слова. Хвала богам – эмоции вновь пришли на помощь изнемогающему разуму, и принц снова заплакал.
Но всё же Кэйринн была права – он должен был прийти сюда. Теперь он не испытывал страха перед лежащими телами. Он с любовью смотрел на их лица, не замечая тех отпечатков, что уже наложила на них смерть. Конечно, ощущение утраты от этого не становилось менее болезненным, а горе – глубоким.
– Как его нашли?.. – не отрывая взгляда от сына, спросил Драонн.
– Он был на одной из башенок для лучников… – наоборот, стараясь не глядеть на три тела, лежащие на полу, ответила Кэйринн.
Только люди могли дойти до подобных пределов бессмысленной жестокости! По иронии судьбы противоположностью слову «жестокость» было слово «человечность». Но в природе людей всё было устроено так, что именно подобные чудовищные поступки и можно было бы назвать человечными, более подходящими человеку. Ни Драонн, ни Кэйринн не знали, что происходило у этой башенки, но оба подумали примерно одно и то же – и скорее всего, это было очень близко к реальности.