Я уже тогда понимал всё это. Я понимал, что необходимы перемены, но они невозможны, пока на престоле сидит это жирное чудовище. Однако, признаю, в тот момент я был полон собственных амбиций, весьма властолюбив и, кроме прочего, был совершеннейшим мизантропом. Меня вполне устраивала эта мерзкая кукла на троне до тех пор, пока ниточки от неё тянулись к моим пальцам. Поэтому я продолжал быть бесстрастным наблюдателем, свершая между делом необходимые мне дела.
Но вот как-то ко двору прибыл юный герцог Вилиодий из рода Пантатегов. Это был весьма знатный, но небогатый род, чьи вотчины простирались вдоль кидуанских границ. Юному герцогу минул двадцать один год, когда он трагически осиротел – его отец и мать погибли во время пожара в родовом имении. Герцог Вилиодий и его юная сестра, которой едва исполнилось пятнадцать, чудом выжили. И вот теперь юноша, который неожиданно стал наследником одного из самых громких имён королевства, решил приехать в столицу, чтобы женить сестру и устроить её будущее.
Брат и сестра появились при дворе и произвели весьма благотворное впечатление – оба молоды и красивы, оба, ещё не снявшие траур, скромны и благовоспитанны, весьма доброжелательны. Но я заметил ещё одну важную для меня особенность: молодой герцог был очень умён и любознателен. При первой же аудиенции у короля он столь интересно и страстно расписал красоты и достопримечательности западных земель королевства, что заинтересовал даже такое тупое животное, как Конотора. А когда мне случилось поговорить с ним четверть часа на последующем приёме, я пришёл в совершеннейший восторг от его живого ума. Молодой человек сразу же снискал мою симпатию, которая лишь усугубилась со временем.
Благосклонность, с какой юных герцога и герцогиню принимали при дворе, объяснялась так же ещё и тем, что всеми было отмечено, какой повышенный интерес проявил к юной девушке король. Уже при первой аудиенции он не сводил с неё глаз, а за первой последовали вторая, и последующие. Вскоре уже весь двор шептался, что Конотор вновь надумал жениться. Этот факт тут же иссушил нескончаемый поток воздыхателей и ухажёров. Вокруг брата и сестры образовался удивительный вакуум – с одной стороны они были окружены льстецами и подхалимами, с другой – никто не дерзал сблизиться с ними достаточно коротко, чтобы это могло быть превратно понято августейшим женихом.
Конечно же, я был исключением. Юный Вилиодий стал частым гостем в моем дворце. Мы говорили обо всём на свете – политике, экономике, науках, магии. Ему было интересно решительно всё, и это меня весьма подкупало в нём. Иногда компанию ему составляла сестра, но ей было не слишком-то интересно наше времяпрепровождение.
Я был абсолютно очарован молодым герцогом. Против воли я задумывался о том, насколько хорошим правителем бы стал этот юноша. Его взгляды на многие вещи отличались новизной и оригинальностью, а именно это, как я полагал, было необходимо загнивающему королевству. Однако, Вилиодий весьма чутко реагировал на мои прозрачнейшие намёки, тут же уходя от разговора. Вероятно, он не до конца доверял мне, потому что я-то видел, что под этой маской глубочайшей почтительности к королю скрываются определённые властные амбиции.
И тогда я решил подтолкнуть ситуацию, добавить катализатор, как говорят алхимики. Когда речи о грядущей женитьбе короля на герцогине Пантатег приняли почти официальный характер, я начал действовать. Как-то за игрой в шахматы (а его величество ужасно любил эту игру и был непревзойдённым игроком – все мои тщания обычно сводились к тому, чтобы хотя бы добиться ничьей) я как-бы ненароком обмолвился о том, насколько популярны в народе герцог и будущая королева. Рассказал пару историй о том, как чернь выкрикивает их имена на площадях и пьёт за их здоровье в кабаках. Король, конечно, сделал вид, что его это нисколько не заинтересовало, да только я-то хорошо знал, в какую благодатную почву я бросаю свои семена сомнений.
Через пару дней я добавил масла в огонь, рассказав королю, что, якобы, кое-кто из придворных уже величает герцогиню «Вашим величеством». Тут он уже не сумел скрыть недовольства. И тогда я пустил свой главный шар – я с самым невинным видом сказал, что вокруг герцога Пантатега сплотилась весьма многочисленная кучка дворян, и что он довольно много времени проводит с ними.
Если бы я прямо в ухо королю завопил «Заговор!», я и то не достиг бы большего эффекта. Извращённый мозг последнего из Тионитов и так видел заговоры повсюду. И я понял, что теперь счёт пошёл на дни. Отныне король абсолютно убеждён в существовании заговора против него со стороны молодого герцога и его сестры, которую он едва не пригрел, как змею на груди. Но мне нельзя было действовать опрометчиво. Я понимал, сколь осторожен мой юный друг, и знал, что он будет действовать лишь тогда, когда окажется припёрт к стенке.
Я рисковал – с королём мог случиться очередной приступ ярости, во время которого он бы просто приказал арестовать обоих, а то и просто отравить. Но в большой игре нельзя без риска. И я победил. Король совершил тот самый шаг, которого я ожидал.
На следующий же день официально было объявлено о прекращении подготовки к предстоящей помолвке короля с герцогиней Пантатег. Когда Вилиодий, встревоженный и огорчённый, примчался во дворец, испрашивая аудиенции, ему было предсказуемо отказано, причём в самой холодной и пренебрежительной манере. Чуткие придворные тут же унюхали надвигающуюся бурю и поспешили разорвать все связи с опальной парой. Вилиодий, пробыв во дворце почти до самого вечера, вернулся к себе ни с чем.
А дома его уже ожидал мой слуга, который тайно сопроводил его ко мне во дворец. Где я и объяснил юноше причину минувших событий, естественно, не упомянув ни словом, что стал первопричиной всего этого. Я нагнал на беднягу такой жути, что он готов был заплакать. Особенно он боялся за сестру, участь которой я расписал особенно черными красками. Я пообещал, что по прошествии двух суток оба они будут в королевской тюрьме, откуда, после множества пыток, унижений и издевательств, их ждёт лишь один выход.
И когда мне показалось, что я достаточно дожал свою жертву, я предложил ему спасение. Как вы уже поняли, оно состояло в государственном перевороте с целью захвата престола. Я обещал свою безусловную помощь в этом деле. Я знал, что моего авторитета будет более чем достаточно, чтобы разрешить все формальности, буде они возникнут.
Но, к моему изумлению, я увидел, что Вилиодий до сих пор колеблется. Причём теперь это уже нельзя было списать на осторожность. Значит, ему действительно претил подобный метод решения проблемы. Хотя, конечно же, можно понять, насколько страшила, хотя, возможно, и манила двадцатиоднолетнего юношу королевская корона. И в какой-то момент я даже немного запаниковал – я не ожидал подобной реакции. Неужели всё было напрасно, и я просто загубил ещё две юные жизни?
И тут на меня снизошло какое-то вдохновение. Не иначе, как сам Асс шепнул мне, что нужно сказать. С таким видом, будто открываю юноше страшнейшую тайну, я намекнул ему, что, возможно, несчастный случай, произошедший в его усадьбе и приведший к гибели родителей, не был таким уж случайным. Наивный юноша – ему даже не пришло в голову усомниться всей нелепости этой мысли, ведь он доверял мне всецело! Теперь он видел в короле не только потенциального убийцу его и его сестры, но также и вполне реального убийцу его родителей. Начиная с этого момента, участь короля Конотора была решена.
Я взял бразды правления грядущим переворотом в свои руки. Сам нашёл людей – либо достаточно верных мне, либо недостаточно верных королю, сам отдал все необходимые распоряжения. Я понимал, что мало найдётся в мире заступников для нынешнего латионского короля, потому что слишком уж многие имели на него большой зуб.
Уж не знаю, есть ли среди вас достаточные знатоки древней истории, которые знают, что было дальше, поэтому вкратце расскажу и об этом. Ночью того же дня группа заговорщиков ворвалась в спальню короля. Его нашли под кроватью, трясущегося и захлёбывающегося слезами. Заговорщики обвинили его во всех грехах – реальных или мнимых (последних, впрочем, было пренебрежимо мало), и потребовали подписать отречение. По моему замыслу предполагалось, что король начнёт возмущаться, отказываться, угрожать, в общем, всячески вести себя так, что чьё-нибудь ранимое сердце не выдержит этого, и его просто прикончат. Но, увы, эта трусливая свинья тут же подписала бумагу, на лету целуя руки, которые её придерживали. Так он был отправлен в тюрьму.